Почему Янь Минсю должен был хранить его останки? Почему? По какому праву? В голове Чжоу Сяна стоял неумолкаемый гул, он просто не мог осмыслить эту информацию. Вспышки прошлого стремительно проносились перед его глазами: он испытывал на себе и пылкую страсть, и безжалостную холодность Янь Минсю. Но ни разу не чувствовал, что занимает хоть какое-то место в сердце этого человека. Сердце Янь Минсю было переполнено Ван Юйдуном, и для Чжоу Сяна там просто не оставалось места.

Но что тогда объясняло это странное, нехарактерное для Янь Минсю поведение? Угрызения совести? Только ли угрызения совести?

Чжоу Сян с трудом поднялся с земли, его голос дрожал, когда он произнёс: «Я должен увидеть его.»

Янь Минсю бросил на него усталый взгляд и сказал: «Попробуй. Если тебе удастся заставить его заговорить или вывести его оттуда, я буду должен тебе одной услугой.»

С дрожью в голосе Чжоу Сян произнёс: «Впустите меня.»

Янь Минсю вывел его из дома и провёл к соседнему дому, вручив ему фонарик. «Внутри найдёшь выключатель сам, он рядом с дверью.»

Чжоу Сян открыл дверь, и его ладонь, сжимавшая фонарик, сразу покрылась липким потом. Холод, пронизывающий до костей, охватил его с момента, как он переступил порог этого дома.

Внутри было темно, пол неровный, глиняный, с ямами и буграми. Прямо перед ним возвышалась тёмная печь. Свет фонарика выхватывал из мрака жуткие, пугающие детали. Но Чжоу Сян не чувствовал страха. Его разум был переполнен вопросами и болью, не оставляя места для страха.

Он нащупал шнур от лампы на кухне и дёрнул его. Свет залил помещение. Чжоу Сян бросил фонарик и двинулся дальше, вглубь дома. Сквозь тусклый свет он увидел что-то, лежащее на кровати.

Его сердце болезненно сжалось. Он сделал несколько шагов и включил свет в спальне. Комната была маленькой, всё в ней было видно сразу: кровать с покрытым белой тканью скелетом и человек, сидящий на полу.

Ноги Чжоу Сяна подкосились, и он едва не упал на колени.

Сейчас он не обращал внимания на Янь Минсю, сидящего в углу, без движения, как мёртвый. Его взгляд был прикован к скелету на кровати. Каждый раз, когда Янь Минсю говорил, что там не на что смотреть, он имел в виду: когда человек теряет плоть и кровь, остаётся лишь холодная белая кость. Даже если это был когда-то самый близкий тебе человек, теперь его невозможно узнать.

Слёзы хлынули из глаз Чжоу Сяна.

Он уже не думал о том, что Янь Минсю может его увидеть. Он забыл обо всём. Он знал только одно: эти кости когда-то были частью его здорового тела, живой плоти. Он не знал, что в этом мире может быть жесточе, чем увидеть собственное мёртвое тело.

Он был на грани краха, ощущая ту же невыносимую боль, что и когда потерял родителей. Боль, которую невозможно описать, невозможно выразить.

Чжоу Сян так и не осмелился подойти ближе. Он мог только издалека, с расстояния нескольких метров, смотреть на это. У него не хватало ни смелости, ни сил подойти. Даже сейчас, когда его сознание цеплялось за реальность, у него не оставалось сил.

Чжоу Сян опустил глаза и бросил взгляд на Янь Минсю. Тот сидел, прислонившись к стене, с закрытыми глазами, и его присутствие рядом с этими обгорелыми костями казалось совершенно естественным. Он был бледен, как смерть, его черты лица заострились, а тело стало худым и безжизненным. Ни свет, ни звуки не могли вызвать в нём ни малейшей реакции. Если бы не лёгкое подрагивание его ноздрей, сообщавшее Чжоу Сяну, что он ещё жив, тот бы подумал, что сердце Янь Минсю уже остановилось.

Чжоу Сян никогда не видел Янь Минсю в таком состоянии — будто все надежды рухнули, и из него вытянули всю душу, оставив лишь пустую оболочку, безжизненно лежащую на земле. Разве Янь Минсю так страдает из-за его смерти?

Тело Чжоу Сяна содрогалось. Ему хотелось подойти и спросить: «Ты действительно так горевал из-за меня?» Если так, то почему он не сказал ему об этом раньше? Почему не признался, что Чжоу Сян был ему небезразличен, пока тот ещё был жив? Почему он узнал об этом только теперь, когда от него остался лишь скелет?

Слишком поздно. Чёрт возьми, слишком поздно! Он уже мёртв, окончательно и бесповоротно мёртв!

Слёзы хлынули из глаз Чжоу Сяна. Это было даже страшнее и печальнее, чем потеря близкого человека, потому что он потерял самого себя. Он потерял своё прошлое, свои чувства, свою личность, своё тело, свою жизнь, всё. Хотя его душа ещё жива, он уже никогда не будет прежним.

Он снова начал ненавидеть Янь Минсю. Он никогда не хотел обвинять его в своей смерти, потому что знал, что тот ничего не мог сделать. Но сейчас, глядя на свои обветшалые кости, он ненавидел Янь Минсю так сильно, что скрежетал зубами. Если бы не Янь Минсю, он, вероятно, всё ещё был бы жив, наслаждался жизнью в своём собственном теле, а не как привидение, обитающее в чужом теле, вынужденный наблюдать за своими собственными останками.

Он не мог больше смотреть на Янь Минсю, который выглядел так, будто потерял душу. Спотыкаясь и падая, он выбежал прочь. Когда он выбегал, он с кем-то столкнулся, в ушах звучали какие-то голоса, но он ничего не слышал. Он просто хотел убежать как можно дальше, оставив позади этот нескончаемый кошмар.

Он добежал до леса, споткнулся о камень и упал, прокатившись несколько метров.

Он начал громко кричать, плакать, бить кулаками по земле. Образ этих ужасных костей не покидал его, и он думал, что, возможно, уже сошёл с ума.

В ушах звучали отчаянные крики, кто-то тянул его, пытался удержать, но он оттолкнул их. Он изо всех сил пытался оттолкнуться и бежать вперёд, но его ноги подкосились.

Наконец, перед глазами потемнело, и он рухнул на землю.

Когда Чжоу Сян проснулся на следующий день, первым, что он увидел, было лицо Лань Сижун.

Чуть приоткрыв мутные глаза, он уставился на потрескавшийся потолок хижины, пытаясь собрать воедино обрывки воспоминаний о вчерашнем вечере. Всё казалось нереальным, будто он погрузился в странный, туманный сон.

Лань Сижун тревожно потряс его за плечо:

— Сян-гэ? Ты в порядке? Ты меня слышишь?

Цай Вэй тоже подошёл ближе, его лицо было исполнено беспокойства.

Чжоу Сян застыл на несколько мгновений, словно окаменев, прежде чем глубоко выдохнул:

— Со мной всё нормально.

Оба облегчённо вздохнули. Лань Сижун помог Чжоу Сяну подняться с кровати и подал ему стакан воды. Тот сделал несколько глотков, не отрывая рассеянного взгляда от окружающих предметов и людей. Он не мог подобрать слов, чтобы описать это чувство — будто тело висит в пустоте, а сознание остаётся ясным, как никогда.

Вероятно, вчерашние рыдания и крики выплеснули из него почти всю накопившуюся боль. Тягостное напряжение, терзавшее его изнутри, ослабло, и он вновь обрёл способность мыслить трезво. Теперь, даже если бы ему пришлось снова столкнуться с теми обгорелыми останками, он не побежал бы прочь в панике. Чжоу Сян мысленно приказал себе: «Ты должен быть собранным, Чжоу Сян. Ты должен взять себя в руки.»

Когда последняя надежда рухнула, и отступать стало некуда, он неожиданно обрёл странное спокойствие. Теперь он ясно понимал: самое важное — сделать всё возможное, чтобы вернуть то, что осталось от его родителей, или хотя бы их вещи. Бессмысленно зацикливаться на том, что уже невозможно изменить.

Глядя на встревоженные лица Лань Сижуня и Цай Вэя, Чжоу Сян извиняющимся тоном сказал:

— Простите, что заставил вас волноваться. Со мной всё в порядке.

Их, напротив, насторожила его внезапная невозмутимость. Ведь ещё вчера Чжоу Сян был как безумный, его эмоции вышли из-под контроля, и любой на его месте, вероятно, вёл бы себя так же. Теперь же этот резкий контраст — от отчаяния к спокойствию — заставил их почувствовать неуверенность. Они боялись, что он может сделать что-то непредсказуемое.

Чжоу Сян надел обувь, поднялся с кровати и спокойно улыбнулся:

— Я действительно в порядке. Просто понял кое-что. Вчерашний шок… но это уже не важно.

Цай Вэй покачал головой и вздохнул:

— Если тебе действительно тяжело, не держи всё в себе. Нам страшнее видеть тебя таким.

Чжоу Сян похлопал Цай Вэя по плечу:

— Вэй-гэ, вчера я сам побежал туда, возможно, создал тебе лишние проблемы.

— Это не главное, — ответил Цай Вэй. — Но Янь Минсюй велел, чтобы ты, когда проснёшься, сразу же пришёл к нему.

Лань Сижун схватил его за руку:

— Сян-гэ, ты не обязан идти. Я знаю, как это для тебя тяжело. Если не хочешь оставаться здесь, я пойду с тобой, а Вэй-гэ пусть разбирается сам.

Цай Вэй кивнул:

— Я справлюсь один.

Чжоу Сян покачал головой:

— Я останусь. Мне нужно встретиться с Янь Минсюем. И… — он не договорил, но подумал о Янь Минсюе. Вчерашнее поведение того оставило у него неприятный осадок, и он хотел разобраться в некоторых вещах.

Чжоу Сян отказался от их сопровождения и отправился к Янь Минсюю один. Едва он подошёл к двери деревенского дома, где жил Янь Минсюй, как заметил двух монахов, стоящих у входа.

Чжоу Сян слегка растерялся: в религии и всём, что с ней связано, он разбирался плохо. Однако его первая мысль была о том, что монахи пришли для проведения обряда упокоения. Внутри у него всё сжалось от тревоги — он-то выглядел обычным человеком, но с ним произошло нечто настолько абсурдное, что даже думать об этом было страшно. Ситуация с «заменой» — пусть и не по его воле — казалась чем-то из разряда сверхъестественного, и теперь, при виде этих монахов, он напрягся, словно демон, узревший даоса, готовый его изгнать.

Но отступать было уже поздно: стоявший у двери солдат заметил его и, повернувшись, отправился докладывать Янь Минсюю. Чжоу Сяну ничего не оставалось, кроме как собраться с духом и двинуться вперёд. Как оказалось, все его опасения были напрасны: монахи лишь вежливо кивнули, не проявляя к нему особого интереса.

Вскоре солдат вернулся и жестом пригласил его войти. Переступив порог, Чжоу Сян сразу почувствовал что-то необычное — атмосферу, которую невозможно было описать словами. Будто скромный деревенский дом внезапно преобразился, а сам воздух стал серьёзным и торжественным.

Войдя в спальню, он увидел не только Янь Минсюя, но и высокого худощавого старца-монаха лет семидесяти, с лицом, лишённым всяких эмоций, но от этого ещё более внушительным. Когда Чжоу Сян вошёл, старец поднял глаза и бросил на него молниеносный взгляд — короткий, но такой пронзительный, что Чжоу Сян невольно вздрогнул, хотя на лице старца не дрогнул ни один мускул.

— Это мой учитель, мастер Цзикун, — представил Янь Минсюй, и в его голосе звучало неподдельное благоговение, смешанное с почтительностью.

Чжоу Сян неуклюже сложил руки в традиционном буддийском приветствии, не осмеливаясь проявить малейшую небрежность. За годы работы в шоу-бизнесе он сталкивался с множеством людей, казавшихся недосягаемыми, — те, возможно, и не помнили его, но он-то знал о них немало интересного. Он заметил, что чем выше человек поднимался по социальной лестнице, тем сильнее становилась его потребность в вере. Например, такой человек, как Ван Цзун — представитель «красных наследников» — был настолько увлечён тибетским буддизмом, что, несмотря на занятость, каждый год выделял два-три месяца на затворничество и медитацию. В столице его боялись и уважали, но в Тибете он вёл себя смиренно, не смея даже поднять глаза на своего наставника, ламу с железным посохом. Это были не слухи, а его собственные слова, произнесённые с гордостью, когда он рассказывал о своём учителе, относясь к нему с благоговением, как к божеству. Многие руководители крупных государственных и частных компаний также увлекались буддизмом или другими религиями — так что наличие у Янь Минсюя духовного наставника не удивило Чжоу Сяна.

Человек, которого Янь Минсюй почитает как учителя, непременно должен быть выдающимся мастером. Но что он делает в этом месте?