Глава 51. Гнев моря, скрытый в песке. Фарфоровая роспись

Я только что начал понимать, что имел в виду Толстяк, говоря о «взращивании энергии и сокрытии трупов», как Молчун вновь выдал эту фразу, причем так неожиданно и обрывочно, что я сразу не понял. Я спросил его, в чем дело. Молчун указал на гроб и сказал:

— Внимательно посмотри на их головы. Есть ли между ними разница?

Я последовал направлению его пальца и увидел шесть голов разного размера, свисающих с туловища, как гроздь винограда. Кроме отвращения, ничего особенного я не заметил. Я покачал головой, показывая, что не вижу ничего необычного. Он велел мне присмотреться внимательнее. На этот раз я прищурился и наконец заметил нечто странное.

Оказалось, что на этой куче останков, кроме самой верхней головы, у остальных не было черты лица. Более того, у них даже не было основных очертаний черепа — они выглядели как огромные мясистые наросты.

Тут я понял, что он имел в виду, и, следуя его логике, продолжил осмотр. Я заметил, что суставы каждой руки, казалось, действительно соединялись с одним туловищем, только это туловище было ужасно искривлено, словно его выкрутили в стиральной машине на режиме отжима. К тому же мутная черная вода мешала обзору, из-за чего создавалось впечатление, будто множество трупов переплелись между собой.

Чем дольше я смотрел, тем холоднее становилось на душе, но в выводе оставались сомнения. Если в гробу лежал редкий урод с двенадцатью руками и ногами, то кто он такой и откуда взялся? В те времена такого монстра, наверняка, сразу бы уничтожили при рождении. Почему же его вырастили до таких размеров?

Толстяк тоже понял, в чем дело, сплюнул и сказал:

— Боже мой, это человек? Это же просто червяк!

Его сравнение было точным, хоть и не слишком деликатным. Я ответил:

— Через воду плохо видно, рано делать выводы. Теоретически, при такой сильной деформации это просто уродство, чудовище. Скорее всего, его убили бы сразу после рождения, не дав возможности вырасти.

Молчун спокойно заметил:

— В жизни нет ничего абсолютного.

Я покачал головой, все еще не веря полностью. Толстяк предложил:

— Давайте все проверим. Как я и говорил, возьмем несколько тазов из соседней комнаты, вычерпаем воду, чтобы лучше рассмотреть. К тому же, под этим трупом есть каменная плита. Давайте достанем и ее, вдруг найдем что-то интересное.

Меня это заинтересовало. С тех пор как мы попали в эту морскую бездну, я не видел ни одного письменного знака. О владельце гробницы у меня не было никакой информации. Если на этой плите окажется текст, который я смогу прочитать, то, возможно, я смогу сделать какие-то выводы, которые помогут нам в дальнейших действиях.

Мы с Толстяком сразу согласились и, не теряя времени, вернулись в коридор напротив, где выбрали три фарфоровые чаши с ручками. Снаружи эти вещи считались бесценными артефактами, но в моих руках они просто выполняли свою изначальную функцию.

По профессиональной привычке, взяв эту чашу, я невольно начал разглядывать её покрытую прозрачной глазурью поверхность. И тут я замер: узоры на ней оказались не просто орнаментом, а цельной повествовательной композицией.

Видимо, войдя сюда, я был так поглощён мыслями о дяде Сане, что не обратил внимания на эти погребальные артефакты. Теперь же, увидев их, я внезапно вспомнил одну, казалось бы, незначительную деталь: когда дядя Сан вошёл в это помещение, он, как и я, лишь бегло осмотрел вещи и отправился отдыхать. Но другие люди, впервые оказавшись здесь, были невероятно возбуждены и, несомненно, тщательно изучали каждую керамическую вещь. Неужели на них есть что-то ключевое?

От этой мысли я торопливо схватил несколько чаш и стал внимательно их рассматривать. На них были изображены люди, занятые строительством какого-то грандиозного сооружения: одни тесали камень, другие перевозили брёвна, третьи возводили деревянные балки. Расположение керамики соответствовало этапам строительства. Чем дольше я смотрел, тем сильнее меня охватывало изумление, на лбу даже выступил пот. Толстяк, наблюдая, как я склонился над каждой вещью, удивился:

— Что, так сложно выбрать горшок? Да хватит уже, бери любой, что под руку попадётся.

Но я даже не услышал его. Опустившись на колени, я стал ползти, разглядывая каждую деталь, пока не добрался до последней восьмигранной вазы. На ней был изображён огромный портал, перегороженный поперёк. Дальше узоров не было, но, судя по всему, история продолжалась на других изделиях.

Меня буквально бросало в дрожь от увиденного, дыхание перехватило. Хотя по этим простым рисункам было непонятно, что именно строилось, масштаб работ поражал: это было сравнимо с возведением Запретного города. Однако архитектура была совершенно непохожа на традиционную для центральных регионов. Чёрт возьми, я не мог вспомнить, где в Китае в те времена могли возводить что-то подобное.

Очнувшись от оцепенения, я хотел поделиться своим открытием с Толстяком, но, обернувшись, увидел лишь непроглядную тьму — его и след простыл.

Я замер, внутренне ругая этого увальня: как он мог уйти, не предупредив? Знал же, что я не хочу оставаться здесь один. Я схватил первую попавшуюся миску и бросился к противоположной комнате, но, едва войдя в коридор, застыл на месте.

Дверь в соседнюю комнату исчезла, на её месте снова была стена из белого мрамора!

Я знал, что это работа механизма, но не ожидал, что он сработает так быстро и бесшумно. Меня охватила паника. Остаться одному в этой тёмной гробнице — последнее, чего я хотел. Я попытался успокоиться, убеждая себя, что механизм активируется часто, и через несколько минут дверь снова появится.

Но без Толстяка рядом гробница казалась жутко тихой. Сердце стучало так громко, будто вот-вот разорвётся, а тьма вокруг была настолько густой, что каждая минута тянулась как час. Терпеть и ждать было невыносимо.

Я глубоко вдохнул, освещая фонариком три черных провала впереди — входы, в глубине которых ничего не разглядеть. Самое ужасное в этом мире всегда таится в нашем собственном воображении. Стоило мне лишь успокоиться, как мне начинало казаться, что из-за дверей на меня кто-то смотрит, и по спине пробегал леденящий холод.

Я шлепнул себя по щеке, чтобы прийти в себя, и, опустив голову, направился в боковую комнату, намереваясь еще раз осмотреть фарфоровые изделия, чтобы ничего не пропустить. Именно в этот момент из комнаты донесся леденящий душу крик. Осветив пространство фонариком, я увидел, как из источника выползает огромная морская обезьяна — половина ее тела уже была на берегу. Ее покрытое чешуей, искаженное уродливое лицо я не забуду никогда.

Я вскрикнул, вспомнив свою бабушку, и бросился прочь по коридору, не думая о возможных ловушках. Закрыв глаза, я мчался вперед, почти достигнув безопасной зоны, как вдруг споткнулся и рухнул лицом вниз возле большого кувшина. К счастью, реакция не подвела — я быстро перекатился и вскочил на ноги. Оглянувшись, я увидел две пары зеленых глаз, стремительно вылетающих из боковой комнаты и несущихся прямо на меня.

Скрежетнув зубами, я схватил кувшин, собираясь швырнуть его в нападающих. Морская обезьяна оказалась проворной: увидев у меня в руках оружие, она не стала атаковать напрямую, а прыгнула на потолок коридора. Я воспользовался моментом, стремительно нырнул в левую яшмовую дверь и с силой захлопнул ее за собой.

Дверь была оснащена автоматическим каменным засовом, который тут же встал на место. Морская обезьяна с яростным визгом несколько раз бросалась на дверь, но та была слишком прочной, чтобы ее пробить. Я успокоился: зная, что эта дверь не поддастся, я понял, что мы в безопасности. Обезьяна, не добившись результата, попыталась протиснуться в щель. Видя, как ее огромная голова пытается протиснуться, я разозлился, поднял арбалет и выстрелил сквозь щель. Не знаю, куда попал, но морская обезьяна с пронзительным криком отскочила далеко назад.

Я не знал, соединена ли соседняя комната с этой гробницей, поэтому перезарядил арбалет, включил фонарь и осветил все помещение. То, что я увидел, заставило меня вздрогнуть: перед собой я обнаружил огромную круглую гробницу с гигантским бассейном в центре. Я стоял на самом краю бассейна, и еще один шаг назад неизбежно привел бы к падению в воду.

В центре бассейна плавало что-то, напоминающее огромный таз для ног, спокойно покачиваясь на воде. Глядя на роспись и рельефы на нем, я понял: это гроб. Не удержавшись, я усмехнулся. Хозяин гробницы, видимо, любил принимать ванны при жизни, раз решил сделать свой гроб в виде ванны.

Я снова взглянул в воду и увидел, что она настолько глубока, что дна не видно — неизвестно, насколько она простирается вниз, возможно, до самого основания этой гробницы. Размышляя о том, какой смысл мог быть заложен в такой дизайн, я внезапно почувствовал, как у меня зачесалась шея.